Осень
Нет, не скажите: раньше и теперь – это такие разные разницы. Это два мира.
В одном из них всегда был хоть какой-нибудь Шапиро, и мы застревали с ним среди пустой дороги и ждали, пока заведется побитая «Кубань», а теперь Шапиро не осталось, кажется, уже ни в одной филармонии, прежняя дорога не пустует даже ночью, да и надувная тетя из навигатора ни за что не даст сбиться с пути.
Нет, не скажите, раньше и теперь – это все равно как черная-белая пленка и раскрашенные семнадцать мгновений моей ушедшей весны, которые, несмотря на победную расцветку, обернулись такой бесприютной осенью – холодной и звенящей, мокрой, недоброй, безжалостной…
Ах, не скажите, не так уж многое изменилось на пути – те же деревья по сторонам, те же неоглядные дали… Те же очаги культуры, тлеющие в темноте городских площадей за широкой ленинской спиной. Те же, сияющие золотыми улыбками, мои поистине бесценные зрители, те же начальники с корзинами цветов, местными сувенирами и благодарными речами.
Да и я уже совсем не хочу перемен, никаких потрясений – почти как Столыпин – пусть дольше века длится мой осенний день.
И мне не страшно теперь утонуть в жухлой листве воспоминаний, в которых всё так же, как в эту минуту за окном: и старая аптека, и этот вечный фонарь, и эта притихшая улица…
В одном из них всегда был хоть какой-нибудь Шапиро, и мы застревали с ним среди пустой дороги и ждали, пока заведется побитая «Кубань», а теперь Шапиро не осталось, кажется, уже ни в одной филармонии, прежняя дорога не пустует даже ночью, да и надувная тетя из навигатора ни за что не даст сбиться с пути.
Нет, не скажите, раньше и теперь – это все равно как черная-белая пленка и раскрашенные семнадцать мгновений моей ушедшей весны, которые, несмотря на победную расцветку, обернулись такой бесприютной осенью – холодной и звенящей, мокрой, недоброй, безжалостной…
Ах, не скажите, не так уж многое изменилось на пути – те же деревья по сторонам, те же неоглядные дали… Те же очаги культуры, тлеющие в темноте городских площадей за широкой ленинской спиной. Те же, сияющие золотыми улыбками, мои поистине бесценные зрители, те же начальники с корзинами цветов, местными сувенирами и благодарными речами.
Да и я уже совсем не хочу перемен, никаких потрясений – почти как Столыпин – пусть дольше века длится мой осенний день.
И мне не страшно теперь утонуть в жухлой листве воспоминаний, в которых всё так же, как в эту минуту за окном: и старая аптека, и этот вечный фонарь, и эта притихшая улица…
