Котельник

     Всю жизнь уверенно борюсь с неуверенностью. Результаты почти такие же обнадеживающие, как и в худшие годы - в борьбе с безнадежностью. Я уже - страшно сказать! - на пороге бесстрашия. И единственно недостижимой целью пока остается совсем беззаботное, покойное, бесцельное существование....
     Но, вероятно, и в нем смысла не больше, чем в бессмысленности суеты и толкотни вокруг политики и искусства...
Сегодня сосед по даче прислал фотографии кустов жасмина со своего участка. Я вдруг явственно ощутил их томный запах и понял, что в этом запахе и заключен смысл жасмина.
     Спасибо за наводку. Теперь, чтобы набрести на остальные потерянные смыслы, остается только попробовать ощутить запах современной политики и искусства...

     Он разбудил меня посреди ночи и, театрально тараща глаза, стал надсадно мычать. Я привык к его розыгрышам, но в эту минуту готов был послать его к чертовой матери. В поезде я всегда неважно сплю, а сейчас, после банкета в шотландском ресторане города Харькова, где мы выпросили у официантов фирменные килты и береты с помпончиками и под обвалы хохота вышли с подносами в зал, после всей этой прощальной кутерьмы, обильной еды и выпивки я вообще едва заснул на середине пути к Москве.
     Но у Володи на лице был написан неподдельный ужас. Он продолжал мычать и пальцем показывал на закрытый рот, в котором словно удерживал теннисный мячик. Я понял, что он не может говорить. И в доказательство своей немоты Долинский вдруг приоткрыл губы и то, что открылось за ними, было ужаснее самого страшного ужастика. Володин язык без костей превратился в какую-то кровавую лепешку, заполнившую собою весь рот. Я никогда в жизни не видел ничего подобного и понял, что из одного беспокойного сна я переместился в еще более страшный, - в котором нужно незамедлительно действовать, так чтобы успеть что-нибудь сделать до рассвета. Володя знаками показал, что в сумке у него есть лекарство от этой напасти, и даже начал успокаивать меня, что все обойдется скорее, если я не буду так переживать. Я совершенно обомлел и только следил за тем, на какой баночке он остановится, чтобы хотя бы по такой наводке определиться в отношении его загадочной хвори.
    - Это еще что! – жестами продолжал объясняться Долинский и потянулся руками к ширинке, намереваясь продемонстрировать мне, как скоро и пагубно развилась его болезнь.
     Но тут уж я решительно замахал руками. Мне было достаточно разбухшего языка.
     К утру он, впрочем, улегся на место. Верность гиппократовым принципам мешает мне назвать и необычный недуг и столь же обычное против него снадобье…
     Сейчас, спустя несколько лет, я вдруг засомневался: не был ли тот ночной кошмар розыгрышем от Долинского. Вы не думайте: с него станется….

Мое бессилие как спорщика заключается в том, что половину доводов оппонирующей стороны мне хочется отвести суждением: "Но это не должно было вам помешать обратиться к дантисту".