Теперь здесь музей. Картинная галерея и детская библиотека. Во всех путеводителях это здание представляют памятником барокко. Когда на оршанском телевидении ведущий спросил меня, что я чувствовал, когда вошел туда, где жизнь моего отца начала новый отсчет, я ответил: "Картинная галерея - это хорошо. Детская библиотека - еще лучше. Но нужен хотя бы один мемориальный угол, одна комната, в которой всяк зашедший узнал, чем был Коллегиум иезуитов в годы советской власти, вплоть до 1989 года" Я не раз публиковал в журнале фрагменты из записок отца. Сегодня, в день памяти жертв политических репрессий, я привожу еще один отрывок
из его "Печальной рапсодии": "Маленькое помещение — всего несколько шагов в длину и в ширину – до отказу набито людьми. Сидят, кто на нарах, кто на полу в одних трусах. Жарко, дышать нечем, окна нет, лишь маленький волчок в двери, а над дверью включенная электрическая лампочка.
Здесь же и едят, и ходят по нужде. Поначалу все это казалось диким, но ко всему привыкаешь. Как оказалось, на прогулку не водят. Мы задыхаемся от вони, а они еще подтапливают печь.
Допросы начинались в 20 часов и продолжались до пяти утра. Одно время так называемое «следствие» велось только днем, но однажды во время очередного допроса-экзекуции врач Тельтовт, не выдержав мук, выпрыгнул с криком: «Убивают!» из окна третьего этажа и разбился насмерть. На улице в то время было много людей: в углу собрались у репродуктора, рядом толпились к газетного киоска. Тогда в городе только и разговоров было об этом, доктора-то знали все. С тех пор начались «варфоломеевские ночи», как мы их окрестили. Пытали теперь в подвале по ночам, и до нас доносились крики и стоны допрашиваемых, слышен был мат и ругань истязателей. С приближением ночи тело охватывала дрожь. Все затаивались в ожидании вызова, в камере наступала тишина, отчего звуки становились еще явственнее. Следователи били редко, для этого к ним были приставлены здоровые бугаи из охраны НКВД. Малограмотные, грубые деревенские парни. Сейчас, по прошествии стольких лет, можно спокойно об этом говорить, а тогда…
Пытки были изощренные. Били кулаками, ногами, нагайками, обливая терявших сознание водой, заставляли сутками стоять не шевелясь, при попытке присесть – удар, снова удар!..
Как-то к нам столкнули летчика – эстонца Манна. Он, не выдержав издевательств при допросе, избил нескольких энкавэдэшников телефонным аппаратом. Его, конечно, тоже порядком поколотили, а потом решили поместить во 2-ю камеру. О, это была особая камера – «душегубка». Свое название получила за то, что в одну из ночей в ней от чрезмерной жары и отсутствия воздуха умерло шесть человек..."
