"...Анна Андреевна сказала, что много наслышана обо мне, о моих, как она выразилась, артистических успехах, но жизнь ее складывается таким образом, что она почти не бывает в концертах и вообще мало где бывает. Она была бы весьма признательна, если мне, как уверяет Виктор Ефимович, удастся ее развеселить. Если, конечно, я буду настолько любезен, что не сочту просьбу слишком обременительной.
В ответ я попытался произнести нечто замысловатое о том, что странна не просьба, а мое положение, ибо, с одной стороны, я считаю для себя лестным... а с другой стороны, не уверен... понимая, так сказать, тщетность... поскольку работаю обычно для другой публики. Тут и Ардов философически добавил, что Ахматова - на века, а наше дело - сиюминутность.
Все это, как мне показалось, не произвело на Анну Андреевну ни малейшего впечатления. Как если бы она твердо знала, что за такой преамбулой непременно последует то, о чем она попросила. Словом, стал я читать монолог. Один, другой, третий... Читал, между прочим, самое смешное... постепенно заводился, входил в актерский азарт.
А она не смеялась. Только иногда улыбалась чуть-чуть. Царственно (волей-неволей скажу я снова).
Каково же было мое изумление, когда потом она сказала, что было очень смешно. Что ей давно не было так весело. Что она благодарна мне. Возможно, она говорила искренне. А смеялась, так сказать, про себя, внутренним смехом. (Райкин, Две встречи с Ахматовой)
Выйдя на этот фрагмент из комментов к посту
![[info]](https://l-stat.livejournal.com/img/userinfo.gif){kind=small}
baburov, вдруг вспомнил, что нечто похожее – конечно же, совсем в других декорациях и с другим сюжетом, я услышал в тосте Ахмадулиной на давнем юбилее Жванецкого. «Миша, дескать, всегда немножко в обиде за то, что я не очень выражено смеюсь». Надо же…
