Сегодня возвращаемся на один день в прошлое.
Три отрывка из дневника.
18 октября 1985 года.
18 октября 1985 года.
1.Как много всего помещается в мозгу, сколько память всего держит. И всплывает, и всплывает… И плывет… За окном – Даугава-река. На том берегу соборы седые.
Мама в больнице сегодня сказала:
- Я жить хочу.
Живи, мамочка!
Рафик телевизор смотрел, страшную сказку показывали, плакал. Захотелось его прижать к себе крепко. Нельзя такую кроху обижать.
Ребенок смотрит на меня, глаза невозможно отвести; его бабушка мне сегодня сказала:
- Я жить хочу!
И живи, бабушка!
Они беззащитные, оба – мои. Родные по крови. Я от бабы, от ее плоти плоть. И мы теперь оба в Рафике пребудем.
2.По набережной снуют машины, урчат! Вот век – не допросишься тишины! В Юрмале поезда грохотали. И содрогался дом. Что, думаете, память этого не держит?
Я маму толстой помню, помню не седой. Помню в сиреневой шапочке, в полосатом пальто. Потом, много спустя, ей кто-то шапочку мохером обвязал, и эту, мохеровую, помню с другим пальто, бежевым, переделанным, в котором убрали высокие обшлага.
То ли еще помню!
Я маму голой знаю, в прошлом году пришлось ее массировать, но это была другая мама – сухая, маленькая.
Неужели я к маме сегодня приходил?
Два шага сделала по коридору, еле-еле, вся больницей пропитанная. Раньше мы вдоль моря гуляли вдвоем. Господи, да мы с мамой дрова пилили! А еще она колола дрова. Помню, колола дрова у сарая. В Сусумане на нее мотоцикл наехал. Что-то было с ногой. И это помню. Помню совсем черную на пляже, в бордовом купальнике. Маму в ее детстве абиссинкой звали: у нас с ней с пигментом хорошо. Элька хуже загорает. А папа только раз на пляже был. Вытащили его.
Ни одной семейной фотографии нет.
Ничего, я все в своей памяти держу.
Думал о маминой смерти, плакалось внутри, ничего дурного не думал, просто о смерти: несправедливо, вот и все. Бог даст, мама поправится. Нечего рассуждать.
3.Рафик спрашивает про микробов:
- Когда они погибают, они что ли в теле остаются?
Сказал, главное, «в теле»! Надо же – « в теле»! В его теле – микробы! Я это тело к себе прижать хочу, тоже мне «тело» - лепесток нежный, родной!
Пришел за ним в школу, он выпендривается при всех: какой у него дядя. Припал ко мне.
Учительница говорит:
- Я им довольна. После беседы с дедом он исправился, ведет себя хорошо.
«Исправился!» А был неправ? Еще никого в жизни не обидел!
Пошли с ним на рынок, бабе купили цветов, так он меня, дурачок, подставил - вручил ей с порога букет, заявив: «Это совсем недорого».
Ест хорошо. Вегетарианец. Обожает тыкву, икру кабачковую, овощи. Простоквашу залпом выпивает, остаются белые полоски на губах, глаза половецкие щурятся от блаженства.
Школа - смешанная. Он мне шепотом, услышав латышскую речь:
- Я же говорил, здесь латыши.
Ну, и что за тайна?
По-еврейски понимает немножко, смеется, когда дома говорят. Голова у него здоровая, форма головы – казахская, а улыбка – всемирная. С нею хоть на шоколад, хоть на «бебимикс» - на любую обложку!
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →