Он кричал, что обращение составлено на французском, и у него нет времени специально переводить его для меня - в то время, когда его уже подписали Ахеджакова и Басилашвили.
Похожий на меньшевика из фильмов, которых мне довелось насмотреться в детстве, он исступленно кричал, время от времени возвращая в рот челюсть и театрально вскидывая подбородок с жидкой, почти карикатурной бородой.
Я, переждав истерику, спросил, по какому праву он превратил в застенок комнату, в которой я только сейчас стал узнавать свой кабинет. Он, почти визжа, отвечал мне, что это я по своей беспечности не замечаю, как в застенок уже превратилась вся страна.
Потом он порывисто снял очки, и я вдруг заметил, что в зрачке его бьется неизвестно как попавшая туда пчела и сразу понял, что всё его исступление случилось вследствие невыносимой боли.
Когда в номер постучали и пригласили завтракать, я запомнил себя уже простившим его и готовым прийти к нему на помощь.
Утром, проходя в комнату, где нам накрыли стол, я заметил девушке, заступившей на дежурство, что у них очень необычный отель, и мне было приятно выспаться здесь, у кромки леса. Правда, номер показался мне тесноватым. И сам одноэтажный отель, честно говоря, не очень похожим на привычную гостиницу.
- Ну, да, - отвечала девушка, - ведь здесь раньше была воинская часть. Вот тут, на месте рецепции, стоял КПП, а там, где ваши номера - была гауптвахта.
