"Зимы колымские суровые, до 60 градусов морозы стоят. <...> Лежал на нарах, не поднимаясь, ничего не чувствуя. При очередном медосмотре между врачом Иваном Ильичом Муквозом (родом он из Сум) и лекпомом Кузнецовым-Пшедецким (бывший польский офицер) закипел спор: что делать со мной – взять в больницу или оставить как безнадежного в бараке. Муковоз был за последний вариант. Позже, в 1946 году, я с ним подружился, и он мне очень помог. Но тогда если бы не настоял на своем Кузнецов-Пшедецкий, не пришлось бы мне беседовать с вами. Взял поляк меня на руки и, как полено, отнес в баню, помыл, а затем поместил в одну из палат больницы, уложив на деревянный топчан.Двенадцать суток от меня не отходил. Поил из ложки сладким чаем. На тринадцатый день уже дали кашу, а на сорок пятый – хлеб. Такая дистрофия. В больнице я пролежал 125 дней. <...>
Зимой 1942 года меня направили в инвалидную зону в 72 километрах от Магадана. <…>
Как-то днем я зашел в библиотеку. Увидел географические карты и попросил одну из них — европейской части СССР. Хотел лучше представить, как идут дела на фронте. Карту, признаюсь откровенно, я оставил у себя. Вечером вдруг произвели обыск и нашли ее. Создали уголовное дело — якобы карту я присвоил, готовясь к побегу. К счастью, во время следствия сообразили, что эта версия не подходит, так как на карте только западная часть страны, в то время как лагерь — в восточной. Но делу дали ход, ведь остаться в дураках начальство не хотело, и мне дали месяц ШИзо (штрафной изолятор).
Там находились в основном уголовники. На работу — работал я на пилораме — ходить было далеко. <…> Урки ко мне относились уважительно — видно, потому, что табак и папиросы я отдавал им без замены на хлеб, как это делали другие.
Так благополучно закончилось мое наказание, и из ШИзо меня перевели в Магадан, где работать пришлось и на кожзаводе, и в литейном цеху, и на ватной фабрике, и даже в должности нарядчика в электроцехе. Чего только в жизни заключенного не бывает, каких неожи¬данных перемен не происходит! В бараках здесь было тепло, да и с питанием получше. Сиди и отбывай себе срок, но нет! — судьба-злодейка тут как тут…
В 1944 году меня этапировали на прииск «Чкалово» Чай-Урьинского управления в поселок Нексикан. Поначалу условия мне показались вполне сносными, хотя работа была и трудной, но позже меня перевели в подчинение горного мастера, начальника участка Крицкого. Вот он-то и довел меня, как многих других, опять до крайнего истощения. Кто ты для него? Рабсила, причем прежде всего раб, а потом уже сила. В общем, вновь я оказался в больнице. Врач Иван Иванович Калинин и доктор Ус выходили меня. И опять я на прииске, но уже на втором участке, и опять едва меня не загоняли до смерти. Снова больница, откуда, чуть поправившись, еле волоча ноги, был этапирован в Нексиканский местпром на работу в швейный цех.
1 января 1946 года снова этап, но уже в дорожное управление поселка Озерное, что недалеко от перевала Черский. Морозище!.."
( З. Шифрин, "Печальная рапсодия")
