Впрочем, не сомневаюсь, что, окажись на моём месте она, в поисках ответов ей тоже не пришлось бы шарить по карманам.
Жизнь когда-то развела меня с ней и недавно зачем-то свела снова: последнее решение выбрал я - мне показалось, что, приготавливаясь к инобытию, неплохо было бы снять с шеи ожерелье из былых раздоров.
Вчера ночью я промотал все четыре части занятного разговора и убедился, что нет на свете лукавее профессии, чем наша, что лучшие роли для себя написали мы сами! Мы сами и сыграли их - в наших лучших и порою блестящих беседах с журналистами.
Только там мы по-настоящему трогательны, только там мы бываем победительны и правы. Только в них мы противостоим всему миру - подлому и бездушному, а главное, такому же бесталанному, как наши коллеги и те, кто когда-то имел наглость без восторга отозваться о нас.
Интервью - это единственный жанр, в котором у нас нет соперников: разве можно так заслушаться какого-нибудь комбайнёра, который ещё не научился врать?
Я вдруг поймал себя на том, что в которой раз слышу совершенно незнакомую версию знакомой чуть ли ни по минутам жизни - жизни, в которой не было ни собственной слабости, ни вранья... Ни измен, ни предательства и даже коварства.
Светлый, иногда беспомощный взгляд... Непрошеная слезинка. Совершенно обезоруживающая улыбка. Сукины дети! О, какие же мы сукины дети!
Я, кажется, объявлю мораторий на собственные интервью. Мне надо сделать ревизию.
Я должен срочно проверить, смогу ли я ещё пару лет держать этот непорочный взгляд...
